Василий Головачев - Реликт (том 2) [Книги 4–6]

Сеятель-Грехов посмотрел на него, как бы припоминая, перестал сновать из спальни в кабинет и обратно, присел на деревянный стул у стены.

— Извините, Прохор. Времени у нас, как всегда, очень мало, поэтому буду предельно краток. — И Грехов в нескольких слоганах передал Панкратову-старшему суть происходящих в Системе событий.

Наступившую тишину нарушил Ставр:

— Габриэль, почему я… слон в посудной лавке? Я ходил по эйдосу очень осторожно…

— Выходить в эйдос надо в режиме мерцания, а не лезть напролом через все этажи и стены. Лови подсказку.

Ставр поймал сложнейший слоган, содержащий приемы проникновения в эйдос в форме «привидения», на несколько секунд ушел в подсознание, исчезнув даже визуально. Правда, отец не обратил на это внимания.

— Как все… жестоко! — сказал он, закрыв глаза. — Кое у кого из нас были сомнения… уж слишком гладко проходили наши операции… А мы грешили на Алсаддана, считали, что он — главный исполнитель воли эмиссара… если не сам эмиссар.

— Алсаддан — личность сильная и страшная, и добивается он абсолютной власти в Системе. Еранцев и Шкурин для него конкуренты в борьбе. Пока они делают общее дело, он их не тронет, но потом…

— То есть они обречены.

— Но сам Хасан находится в таком же положении. Пока он действует в нужном направлении, эмиссар его поддерживает, а потом выбросит за ненадобностью. Самое смешное, что, даже если Алсаддана поставить диктатором Системы, он не сможет удержать власть такого объема.

— Что же нам делать?

— Немедленно эвакуировать женщин и детей за пределы Солнечной системы! Остальным готовиться к эгрегорному отпору, то есть настроить все светлые эгрегоры к пси-войне на этом уровне. Только в этом я вижу шанс для «контр−» выжить.

— Мне поверят не все…

— Вы же координатор!

— Не имеет значения, кое-кто в руководстве «контр-3» тоже видит себя диктатором.

— Я могу переместить вас в будущее, — медленно сказал Сеятель голосом Грехова; даже Прохор понял, что предлагал свою помощь именно «серый призрак». — Или в другие времена.

Прохор вздохнул, расправил плечи.

— Спасибо. Времена не выбирают. В них живут и умирают. — Он повернулся к Ставру, обнял его, похлопал по спине. — Держись, мальчик, еще свидимся.

Ушел.

Оставшиеся в комнате проводили его пси-взглядами до метро, глянули друг на друга.

— Готовься к драке, файвер, — сказал Сеятель-Грехов (скорее Грехов). — Зови остальных. Попытаемся изменить Предбытие, область потенциально возможного, в соответствии с нашими законами. Игроку действительно наплевать, сколько погибнет даже не людей — цивилизаций! — при его очередном ходе. Но мы ведь — люди! И защищаем людей, какими бы они ни были.

— Мы были звездами. Истоки наши в них. Все в мире скроено из их горячей ткани[113], — продекламировал Ставр.

Грехов-Сеятель улыбнулся.

— А ты романтик, файвер. Не обижайся, это комплимент. Но все же опасайся подниматься по лестнице Сил выше своих возможностей. Для человека, пусть он даже трижды файвер, существует биологический предел, до которого он в состоянии держать форму… и контролировать психику.

— Я сам себе предел! — выпрямился Ставр.

В глубине дома гулко всхлипнуло чужанское метро, раздалось знакомое «тумм-тумм-тумм», и в гостиную вполз чужанин Морион.

— Привет, дружище, — сказал он голосом Диего Вирта.

— Привет, — растерялся Ставр, ожидая обычной огненной пси-речи, а не слов человеческого языка.

Грехов хмыкнул.

— Как видишь, чужаке сложа руки не сидят, совершенствуются. Пошли, дружище, нам пора делать свое дело.

— Куда? — спросил Морион.

— Выключать из действия гуррах.

— А дружище Ставр?

— У него свои заботы — «спаси еси всяго мя человеце…»

Война абсолютов

Солнечной системе грозило полное разрушение: она медленно, но неумолимо приближалась к мощному кусту сросшихся нагуалей, способному разорвать на куски любую звезду, планету, искусственное сооружение.

Но и без того Система уже потеряла Меркурий, Плутон и десятки крупных спутников. Многие планеты, в том числе Марс и Венера, сошли со своих орбит. По Системе потянулись длинные хвосты из обломков, пыли и дыма, напоминающие дымные струи пожарищ.

Земля натыкалась на шипы нагуалей все чаща. Одна из таких встреч не прошла для ней бесследно. Нагуаль размерами в сорок метров пропахал гигантскую борозду по Ливийской пустыне, развалил надвое нагорье Тибести и снес полностью гору Эми-Куси высотой в три с половиной километра.

Возникшее в результате землетрясение разрушило все близлежащие города с их системами коммуникаций, а число жертв превысило восемьдесят тысяч человек.

Паника, охватившая население Африки, перенеслась на другие континенты, и началось великое повальное бегство землян, грозившее затопить поселения людей на других планетах, хотя и те не были гарантированы от столкновений с нагуалями.

На фоне этой битвы за место под Солнцем, за беспрепятственный подход к станциям метро произошла другая битва, почти не замеченная нормальными людьми, но более важная в любом отношении: битва темного эгрегорного воинства эмиссара второго плана с эгрегорами интраморфов.

Началась она атакой на работников «контр-3», которых успел выявить штат помощников ФАГа во главе с Еранцевым и Шкуриным. Однако предупрежденные Прохором Панкратовым и Пайолом Тотом интраморфы «контр-3» сумели прикрыть себя групповым пси-полем светлых эгрегоров, хотя и не объединенных в общую систему, но организованных не хуже.

Битву эту невозможно описать словами. Для каждого из ее участников она складывалась по-разному, в зависимости от характера, физического и психического состояния, опыта, знаний и фантазии, каждый испытывал разные эмоции, переживая одни и те же воздействия неодинаково.

Так, например, для самого Прохора этот иллюзорный бой (с реальными последствиями) происходил в космическом пространстве: на него напало целое семейство чужан — поток раскаленных до рубинового свечения камней, и ему пришлось расстреливать их до тех пор, пока не кончился боезапас в аннигиляторе. С последним роидом он вынужден был бороться, как с борцом сумо, заставляя противника промахиваться при попытках тарана.

Конечно, Прохор понимал, что никаких чужан на самом деле не было, однако сражаться с гипновнушением приходилось в полную силу: любое уклонение или попытка самоанализа были чреваты психической травмой, а то и смертью.